почему меня избегаешь? Почему не заглянул?
— Дак времени в обрез, кручусь все.
— И в Мюнхене я тебя что-то не видал.
— Я был там.
— Такого-то?
— И в это время.
— Я же говорю: избегаешь, брат, шалишь…
Я пошел к выходу и на секунду обернулся, чтобы посмотреть на беседующих. Ими оказались не «новые русские», а люди солидные, респектабельные, скорее всего, элитного пошиба; как говорится, высокого полета птицы. Возрастом лет под пятьдесят, внешностью — маститые литераторы или художники, люди культуры. Мне было любопытно на них глядеть и больно осознавать свою нищету и убогость, ведь я еще ни одной страны мира не видел и, наверное, никогда в жизни не увижу…
Деньги таяли на глазах. Я бы плюнул на поиски и уехал, но квартира проплачена наперед, регистрация оформлена — не всякий владелец квартиры пойдет на такое — аферистов хватает. Однако каждодневные поездки из одного места в другое, метро, автобус, троллейбус высасывали из карманов последнее, а заработка все не было, восполнить затраты было нечем.
Я начал записывать свои расходы, ограничил себя в еде, перестал покупать сладости к чаю, про кофе только вспоминал, — продержался две недели. Подходил к концу июль. За квартиру я еще мог рассчитаться, но когда кончится регистрация, колесить по Москве станет проблемнее, любая проверка — и меня отправят обратно на родину.
— Начни сам торговать, — посоветовал мне один из земляков, с которым мы учились в школе.
Тот на Черкизовском арендовал уголок возле контейнера, поставил металлическую сетку, зимой торговал шапками и перчатками, летом бейсболками и кепи. Закупал в нижних рядах, где было подешевле, чуть накручивал и перепродавал — не все покупатели упорно бродили от павильона к павильону, от контейнера к контейнеру, выискивая, где повыгоднее.
Я соглашался с ним, но раскрывал свой загашник и понимал, что мне с его остатком не то что участок, — пятачок возле контейнера не снять, а еще надо было на что-то закупить товар.
Молодая пара искала продавца на ручные часы. Раскладной столик в междурядье. Пока муж бегал за товаром, первое время у столика стояла жена. Когда немного раскрутились, понадобился продавец. На ловца, как говорится, и зверь бежит: я проходил мимо, увидел объявление, предложил свои услуги.
Первый день я стоял с хозяином, второй — с хозяйкой, на несколько дней меня оставили одного. Потом спохватились: им показалось, что я только этого и ждал, чтобы увести их товар или подложить вместо него аналогичный — они закупали часы оптом на рядах пониже у корейцев.
Хозяин был категоричен. Что ему нашептали? Чего он испугался? — можно было только догадываться. Я в который раз остался не у дел.
Деньги заканчивались. Я только о том и думал, бродя по московским улочкам.
Раз, заметив впереди девушку с элегантной сумочкой, поймал себя на мысли, что смогу вырвать сумочку из ее рук и быстро скрыться в ближайшей подворотне. В сумочке наверняка окажется приличная сумма (судя по внешнему виду девушки).
Не спуская глаз с сумочки, я шел за девушкой, наверное, минут пять, потом резко одернул себя: куда меня черт понес? Неужели я способен на грабеж? Я уже совсем не контролирую себя, совсем сдался?
Квартирной хозяйке сказал, что на следующий день мне дали выходной. Переваривая случившееся, я провалялся в постели почти до обеда. Как легко человек может опуститься. Я дошел до последней черты или еще способен бороться? Когда наступит предел моей прочности? Я сам себя не узнавал, как мог, отгонял навязчивые мысли.
Утром снова встал в половине седьмого, выпил крепкого чаю с бутербродом, побрился последним лезвием, оделся, вышел из квартиры. Если за три дня я не найду работу, придется съезжать, покупать билет домой и навсегда распрощаться с Москвой. Не всех она принимает в свои объятья, не все ей любы. Надо признать это, как должное. Москва — это бездушный конгломерат, в котором гибнут или возносятся великие провинциалы. Именно им Москва обязана своим великолепием.
Прошло три дня. Ничего не изменилось. Значит, так угодно судьбе, — смирился я уже со своей неудачей, поблагодарил за все квартирную хозяйку, повесил спортивную сумку на плечо и ретировался. Денег оставалось только на обратный билет и карманные расходы. Прощай, Москва златоглавая!
31
Я стоял на остановке автобуса, когда возле меня притормозил серый «Фольксваген» и из открытого переднего окна звучно раздалось:
— И где бы мы еще встретились? Ярцев, дружище!
Я присмотрелся к говорившему и чуть не обомлел:
— Жэка, ё моё! Убей меня, если это ты! Поверить не могу, куда ты пропал?
— Долго рассказывать, почти полгода прошло, как мы не виделись. Ты что здесь делаешь?
— Потерял работу, теперь домой собрался.
— Что, работа нужна? — широко осклабился Баскаков. — Могу предложить, падай в тачку, если есть желание. Подвиньтесь там, — гаркнул он сидящим сзади.
Я открыл заднюю дверцу, втиснулся с сумкой в машину.
— Привет, Серый, — кинул соседу, узнав в нем Дрыща. — Всех приветствую, — поздоровался и с остальными.
Сидящего за рулем круглолицего увальня я тоже знал по школе, не помнил только, как зовут; с четвертым пассажиром, представительным, интеллигентного вида брюнетом знаком не был.
— Поехали, — скомандовал Баскаков.
Круглолицый выжал сцепление, переключил скорость, «Фольксваген» тронулся с места.
— И снова наши с тобой пути пересеклись. Ну, не мистика ли твоя обожаемая?
— Не то слово, — сказал я. — Я в шоке. Я думал…
— Ты думал, нас так же завалили, как Батю с Халявой? Не на тех нарвались. Следующие могли быть, конечно, и мы, но, видно, не пришлось.
— Баскак всегда чуйку чует, — ухмыльнулся Дрыщ. — Они не решились в день похорон хватать остальных, а мы к тому времени уже были далече.
— Мы с Дрыщом, что блохи: не прижал вовремя ногтем — ищи, свищи! — расплылся в улыбке и Баскаков. — Ты какого ляда здесь?
— Пытался найти работу. Ту, что была, — потерял. Обидно, что не по своей вине.
— А мы тут почти полгода мыкаемся. Теперь, вроде, как что-то налаживаться стало.
